Проза

Одна тысяча девятьсот семидесятый.
Это моё поколение. Мы родились в год собаки и похоже, что всю жизнь мы бежим с языками наружу неизвестно куда, нас то прикормят, то отпугивают палками, как шелудивых, лишайных псов. Сбылось всё то же китайское проклятие, мы родились, жили и продолжаем жить в эпоху перемен. Нет такого другого ныне живущего поколения, на которое выпало бы столько циничных разочарований и обманов. Но мы существуем, именно существуем по-настоящему, мы глотаем проливные дожди и делим жару, мы умираем от холода, потому что мы знаем, что это такое, мы пробовали всё, сами, своими руками мы дотрагивались до всего. Рождённые до нас уже знали кто они, рождённые после нас поняли, кем им быть. А мы? Мы всё те же собаки без хозяина, бродим между домами и нас никто не пускает в двери... Мы чужие...

Семидесятые...
Беззаботное детство... То, настоящее, где не нужны были спецшколы, английские языки, престижные занятия теннисом, фигурным катанием, где уроки делались пять минут, а двор был нашей территорией, где мы торчали вечно, собирали бычки и пробовали курить, и никто не боялся всяких болезней, разве вообще они были? Реки были незагажены, рыбалка после школы целой ватагой, какой азарт вызывала она.
А в восемьдесят пятом речку отравил Химико-металлургический завод, после этого прежней она до сих пор не стала. Целыми дворовыми шайками по двадцать человек мы ходили на пляж на другую сторону реки, где в соседних огородах воровали картошку и, греясь, пекли её в костре, наверное, потому что не было таких заборов и сажали эту саму картошку. Горбатый мост, по его горбу, шириной полтора метра и высотой метров пятнадцать над пешеходной частью перебегали не все. Один, особо весёлый, решил перейти по балке, сантиметров пятьдесят на другую сторону и зацепился за какие-то провода, а все стояли внизу, в том числе и взрослые и ждали. А мы не боялись, бегали каждый раз по нему туда и обратно, кончилось наше детство и я не видел, что бы кто-то так же просто поступал... За нашими дворами был овраг с частными домами и садами, где у нас тоже была сходка, когда всех выселили. Однажды горел один такой дом, мы сидели как воробьи на стенке этого пепелища, пожарные уже уехали, и настало наше время. Взрывной волной нас снесло вниз со стены под откос, это метров четыре, что это было мы так и не поняли, только один друг с круглыми глазами заикался после этого ещё час.
Хоккей... опасная игра... Клюшкой меня подцепил кто-то, и я рухнул затылком об лёд. Когда открыл глаза, увидел мутнеющую картину десяти хохочущих свиных рыл, я закрыл глаза и услышал уже отчётливо - «Эй, куда, куда?". Когда встал, я не мог стоять, даже рука мимо варежки шла, а все продолжали хохотать и всё говорили, что хрюкал я как хорошая свинья и тряс ногами... Но мы живы, со всеми синяками, переломами, сотрясениями мозга, воспалениями лёгких и тп. мелочам вопреки...

Восьмидесятые.
Пионеры... Мы были ими формально, хотя стояли на линейках в школе, а в конце длинного серого коридора стояла завуч, её силуэт с указкой и скрещенными рука за спиной напоминала офицера в концлагере. Бедная женщина, она была настоящей коммунисткой, слепой, растерянной и наивной, верившей в чистоту идеи. Она была похожа на холодную стальную конструкцию, которая могла принять любой прямой бой, но готовилось совсем другая, хитрая схватка, которой такие, как она, совершенно не ожидали, их предадут. Предадут и нас...
Мы ходили по ночам по городу и не боялись ничего, были драки, но убийство, такого я не помню. Мы были свободны, нам нужно было только небо, воздух и земля под ногами, мы знали, что завтра будет Родина, дом, родители, друзья, школа, что завтра будет завтра. Это мы открыли "Кино", «Алису", "ДДТ", «Арию". Первый толковый фестиваль Рока был в моём городе, денег на билет не было и мы сидели на деревьях, вообще за забором, похоже, было столько же, сколько внутри. Это в нашем городе открывалась прокатка каждого нового альбома "Машины времени". Зелёная эстрада в парке... Сколько она пережила, какие были праздники, её позже пробовали отремонтировать, но она до сих пор в разрухе. Дискотеки восьмидесятых... Они и сейчас легенды. Этот аромат царил, наверное, во всём мире тогда. Но мы всё ещё были детьми...
В восемьдесят шестом в нашу первую в городе пятнадцатиэтажку вернулся паренёк с Афгана, мой одноклассник, его сосед уговорил его выступить в классе - рассказать про службу, про орден Красного знамени, который тот получил. Это выступление было как пересказ древней былины, так далеки мы были от этого и не понимали, что, на самом деле, это же совсем рядом.
Ведь могло быть такое... Мы единственные, кто сдавал экзамен по обществоведению на выпускных, за который я честно получил трояк, где в сто процентов были заложены материалы этого великого обмана - двадцать седьмого съезда КПСС, никто больше его так не изучал. Насиловали только нас. Было отменная погода, родители с братом уехали на Азовское море почти на месяц. А я сдавал вступительные экзамены. После двух неудачных сдач математики в один известный, как позже выяснилось, своими КГБшными традициями институт, я без особых усилий поступил в первую группу своей теперь родной Альма-матер. Когда приехали родители, отец сразу спросил меня, зная мои намеренья и, что я могу не успеть третий раз подать документы в другой институт после двух попыток,- "ну, что... в армию?". Надо сказать, что подал я документы в последний день. На его вопрос я молча достал из стола справку о зачислении на первый курс. А с математикой я не стал заморачиваться, подавать аппеляцию - это терять время, тем более такой комиссии доказать бы я всё равно ничего не смог, у отца было два года условно и исключение из партии, а теперь тем, за что его осудили, все только и занимаются.
Но если бы так случилось, что не было бы этой справки...
Вчера я посмотрел "Девятую роту"... Ведь это наше боль, наша беда, наше разочарование, моего поколения... восьмое января восемьдесят восьмого, высота 3234. Это мы закрывали эту страницу, это нас предали, это мы предали всех, кто остался навсегда в Афгане. И мы успели вдохнуть запах пороха того боя. Жалею, что не я. Теперь я понял, что не прожил этого этапа, а ведь меня отделял один день, тот день, последний день приёма документов...
Комсомол... в восемьдесят девятом появился стенд в институте, где висели заявления и комсомольские билеты моего поколения, свой я хранил, как память о малодушии, я поступил в комсомол в конце десятого, чтобы "правильно" заполнить анкету для поступления в институт.

Девяностые.
Начались они с пятнадцатого августа, мы отдыхали в Алуште, четверо друзей,
на горе около пансионата моего института, место очень известное и говорить об атмосфере и времени не приходится. Этот было время красок, набитое битком впечатлениями. Погиб Виктор Цой. Наверное, сама эпоха требовала своего завершения, требовала жертву и забрала его. Я взял с собой магнитофон, один из тех, что тогда были у нас, "Весны", "Электроники". Мой "Романтик" питался от солнечной самопальной батареи. Ещё семь дней, каждое утро, когда вставало солнце, а обычно в таких местах оно появляется резко, магнитофон тянул несколько секунд, набирал мощность, а потом целый день играло "Кино". И мы слушали до самого заката и понимали, что это уходим мы.
А в Москве в это время как всегда праздник, Лисовский, бывший председатель обкома комсомола Московской области, а затем генеральный холдинга "Лис'С" раскручивает новый проект- группу "Ван Мо"... Ах, Савок (Сергей Савин, если не ошибаюсь, мы заходили к нему, брали за хематуру и требовали билеты на дискотеку, где позже он работал Ди-джеем), я помню его краснощёким пионером, подтянутым, застёгнутым на все пуговки, постоянно в белой рубашечке, вечным членом, а после нашего окончания школы председателем комсомольской организации. Где они сейчас?
Как актуальна до сих пор песня Шевчука "Мальчики мажоры"...
Наш выпуск был первый в бывшем Союзе свободным, свободным, имелось в виду, наверное, пустым, старые структуры умирали, а новые ещё не родились. Моя специальность была практически полностью уничтожена первобытным заводом через полтора года работы в нём, но мы выжили... только пришлось предать себя в очередной раз... После завода было просто время затмения, мы тупили, жрали водку и зарабатывали деньги, потому что о той системе, что нас родила, остались только лёгкие воспоминания...
Вечный праздник в Москве... а где-то...
Мы пили водку и вспоминали былое у Макса, как обычно - школа и то, что было после, новости о знакомых и тп. Какой дружный класс, для меня это кажется обыденным, но, зная воспоминания других, я уверенно могу сказать - наш класс - это... это семидесятые. Макс учился после школы в военном общевойсковом училище. Он приезжал в отпуск и с упоением рассказывал нам весёлые и забавные случаи с учений или его командировок, как, например он носил на себе капитана-афганца без ног на малую олимпиаду, который отпустил курсанта и Макс приехал на два дня на ту самую гору. После обучения, как особо одарённого его направили на год или два в Морпех, я отлично помню, как мы его провожали во Владик, почти двое суток, как разбили аквариум, в которым Макс проверял свои водонепроницаемые часы будущего лейтенанта морской пехоты, как всю ночь были открыты двери в квартире у Соньки, тоже нашей одноклассницы, и приходили и уходили люди, кто - то уже падал и спал под мокрым одеялом от разбитого рыбьего дома, а я сидел за столом на кухне и травил всякие рассказы, знакомился, встречал и провожал людей. Через год или два Макс уже был в батальоне "Московские волки", диверсия - дело быстрых на ноги. Мы вспоминали и делились прожитым. Олег, именно с ним мы договорились после первого курса поработать год и сходить в армию, в то время это было всё равно неизбежно, но родители мои встали стеной и в итоге в академку ушёл только он. Армия для него стала серьёзным затмением в мозгу. В феврале Ельцин издал указ об отсрочке студентов, я проучился на военной кафедре, а он так и не окончил свой Автомеханический. Олег взял гитару и затянул своё вечное "Дембеля, дембеля, дембеля", Макс тут же схватил за гриф и сказал - "не надо...", В тот вечер он подарил мне свой офицерский ремень, привезённый с первой Чечни, который я ношу до сих пор. Макс и в школе был крепкий малый, чемпион Московской области среди юниоров по боксу, тренировался в ЦСКА, потом бросил, в училище таскал ротный пулемёт. Из пяти, уже серьёзно подготовленных офицеров, покинувших часть, он единственный кто вернулся без царапины. С того вечера мы никогда не затрагиваем тему войны при Максе.
Были ещё всякие пробы переворотов и путчей, в которых многие запутались, одни поддерживали якобы революционеров, другие наоборот старую власть. Проиграли и те и другие. В этой возне настоящие семидесятые, пожалуй, растерялись...

Начало нового века.
Мы не успели попасть в эшелоны наверху, потому что воспитывались в другом измерении и показать себя не успели, не стали поколением некст, потому что это уже не наше, не наша мораль, она претит нам, она сташнивает при первой пробе на зуб. Мы просто тянем страну, сейчас мы тот золотой запас, который обеспечивает жизнь в государстве. Мы в разных сферах, бывает так, что даже в совершенно противополложных, но мы резко отличаемся от других, у нас свой почерк.


Я очень признателен судьбе, что родился именно в своё время.
Мы попробовали всего, не пресного, а настоящего, живого.
Мы умеем любить по настоящему, потому что не ищем выгоды, мы умеем ненавидеть потому, что не боимся завтра.
И я надеюсь, эпоха перемен ещё не окончена.

22.01.06