Проза

Я смахиваю засохшие лепестки жёлтой розы со строк моего угловатого, неровного почерка.
« - Нравятся ли вам мои цветы?
- Нет, я люблю розы…»
До знакомства с этими строками я уже любил только жёлтые розы, я любил их всегда, но никто, похоже, не спросил меня об этом…

Они слепы, они хватаются в темноте своими дрожащими от страха корявыми, цепкими руками за новый кафель в ванной, за телевизоры, автомобили, модные одежды и путешествия, из которых они привозят бездарные фотографии, где на фоне красивых пейзажей в углу всегда есть размытые изображения своей головы, которые, по их мнению, стоят самого пейзажа. Они боятся своей слепоты, они трогают всё на ощупь, одевая на себя всё новые и новые скорлупки. Они думают, что защищают себя, а на самом деле всё глубже погружаются во мрак своих панцирей, своих хрупких, примитивных доспехов.

«От всех страданий я стала ведьмой.»

За два года до возраста Христа я вдруг проснулся, я открыл глаза и нашёл белую больничную палату, ослепительно залитую светом с улицы, это было за пять минут до обретения практически полной независимости… почти полной. Я балансировал на тонком канате, том канате, который остался у меня в памяти десятилетней давности, только тогда он казался
широкой и просторной дорогой, а теперь это уже был узкий, раскачиваемый ветром шнур, а ходить по нему опыта нет.

«Я хотел объехать весь мир»
Вот оно.
Вот оно, то единственное настроение, которое заключается в двух словах –«не успел».

Успеть везде не возможно, если выбрать из трёх вариантов один, то результат не изменится, вкус выбора останется неизменным – никаким. Я вспоминаю отца, наверное, и он был таким же, и его отец, и отец того отца прошёл что-то похожее. Закономерности, их не сломать… Какую бы книгу я не открыл, мне кажется всякий раз, что я уже проговаривал как-то про себя строки, только когда это было вспомнить никак не могу. Я жажду слепоты, молю о слепоте и одновременно боюсь расстаться со зрением. Обрести покой и знать, что есть мир зрячих – это ещё более страшная участь, чем просто потери, ведь время, когда я мог видеть, не забыть. Это так просто сделать выбор, играя с напёрсточником, ведь у него всего три стакана и все они будут пусты.. Возможно, это слабость, влезть в эту игру, сделать ставку, понять, что сколько бы не было вариантов, но в них нет выигрыша. Стоять и молчать, создавать паузу, которая в сотни раз длиннее самой игры. Думать, что своими рассказами, картинками и прочей чепухой ты отвлекаешь каталу. Но его не обманешь, он становится всё злее и злее, когда ты показываешь то на один стакан, то на другой, а думаешь о третьем или даже о четвёртом, которого у него вообще нет. А может пауза и есть то решение, которое я выбрал, решение которое стало неожиданным для игроков.
Я стараюсь не фотографировать конкретных людей. Когда бываю на фотовыставках, я часто останавливаюсь у работ мастеров прошлого, работ с изображением людей на городских улицах. Я смотрю на них и вижу массы сгнивших, истлевших костей на абсолютно нетронутых временем, чистых пейзажах. А те древние города, не только живы, но ещё и молоды, их можно посмотреть и сейчас. Это время, каким-то образом заключённое в фотографии. Превратило людей в пыль. Я не хочу убивать

«Всё будет блестяще замечательно»
Как много…

Блестяще замечательно…
Отрава, огромная постоянная вспышка будет светить потом вечно, вечно будет освещать глупую, безумную улыбку. Это же та же слепота, только вместо мрака яркое свечение, такое же мрачное. И разве это будет осуждаться, если я раздавлю эти грязные стаканы, обогнать напёрсточника, навязать свои правила, стать таким же, как он сам, отменить, предложенные им варианты, отменить ритуал вообще и заявить о себе наконец.

05.03.06